(no subject)

[lviennka]

 
еще моего настроения 

утром долго, тяжело ворочалась мыслями после первого звонка будильника: картины неотвратимости собственного зябкого подъёма перемежались в сонном сознании со сценами зэковских побудок из магаданской лагерной жизни, описываемых Гинзбург в "Крутом маршруте", до которого, наконец, дошли и руки и время, - тоже холод, то же почти что отчаяние и внутренний ворчащий протест измотанного несвоевременным организма, безысходность и минутная
глухая досада на бессмысленность и неустроенность собственной жизни
 
Заметила, что со временем стала гораздо медленнее и тяжелее читать, с бесчисленными передышками и перечитками предложений, стало сложнее концентрироваться на прочитанном и запоминать необычные словосочетания, чем лет десять назад, когда, глотая по две нехуденькие книги в сутки, - лет с четырех и до двадцати семи взахлеб, без перебоев, - могла четко восстановить в сознании прочитанное как только что вот увиденное собственным глазом, посему быстрее подхватить на ходу и впоследствии уместно щегольнуть какой-нибудь яркой колючей цитаткой. Сейчас же читаю куда равнодушнее, резиновее и, скорее, только из понукаемости внутренним интеллигентом, неизвестно зачем вдруг проснувшимся и теперь слабо рыкающим и голодно шатающимся по гулким и темным мозговым извилам в разгар всей этой зимней летаргики

Comments

[lviennka.livejournal.com]

на обороте тетрадки в клетку - краткий пересказ, гуманитариям достать и свериться не зазорно. А вот без достоевщины в жизни как?

Однажды загадали мне семнадцатилетней в игре с наклейками на лоб, где угадывать персонажей методом вопрошания, Настасью Филипповну. я достоевского в школе как раз и штрейкбрехнула. Так и угадывала неизвестно кого, признаться потом, что понятия не имею, кто это, позорно было.
зато на следующий день всего Д. бегом прочла, как миленькая, и добавки попросила, чтобы в люди спокойно ходить