Мыслеимитатор

в начале лета традиционно лезу в кладовку, куда сбрасывается то, что не принадлежит жилой зоне, - выбросить всё, хоум-дистракшн триллер. психологически сложно ужиться с вещами, которые не трогала более полугода. накапливаются за зиму, лежат и тихо, по-мольи, жрут моё пространство, подгрызают стены, портят идеально и строго расчерченный плинтусами контур помещения. всё на него посягает, всё. трепетных чувств к нажитому нет, дзэнцы были бы довольны, одобрительно трепали бы по плечу, улыбчиво курлыкали на своём. есть, правда, одна слабость - нежно любимый стол. большой, грубый, устойчивый халк, в колониальном, как модно говорить, стиле, с пристегивающимися крыльями. эдакой символ стабильности, мужик, друг, уже с десяток лет упирающий руки в пол "так, ну чё у нас там за проблема". вот его возьму с собой на тот свет, буду держать в гробу под мышкой, запоминайте.
за последние годы накупила себе горы кокетливых дамских тряпок, забила шкафы, но это ладно, терпимо, - посттравматическое. но стоит чему-нибудь чуть полежать ненадёванным, - оно обречено. отдаю, выбрасываю, жгу и смеюсь. походя, поштучно, внешне незаметно, неумолимо и неотвратимо. потраченных когда-то денег не жалко.
подарки-безделушки летят в помойку сразу как только гость вынесет ногу за порог, - хорошо еще, что не ему в голову. слава богу, уже возраст, - несут только бутылки. особо милые безделушки выживают, до первой пыли.
к памяти пиетета тоже нет: открытки просуществуют максимум сутки, обычные детские рисунки, килограммы поделок "любимой мамочке" закапываются глубоко в макулатуру через день, чтобы не так быстро обнаружилась моя материнская чёрствость. заглядываюсь на старые фотоальбомы, скрежещу зубами, но как-то держусь. хожу мимо регулярно прореживаемых папок с документами, оплаченными счетами, всем, что нужно хранить семь лет минимум, и нутром слышу как желтеет бумага, бледнеют буквы, выцветают цифры. слышу. давит, чешется, зудит.
клубки проводов, удлинители ненавижу больше всего. техническая офиофобия - всё должно быть беспроводное: лептопы, наушники, мыши, телевизоры... по дому бегает первый в жизни робот, - беспроводной пылесос-еврей Изечка Райдер. как он оттирает пятнышки на ламинате можно любоваться получасами.
плотоядно заглядываюсь на завалы сидиромов с музыкой: перегнать на стики, еще лучше загнать в комп, - пока что пугают объёмы. телевизор - плоский как лист бумаги, стоит на одной подошве, - лишить ноги, вжать в стену как можно крепче.
вчера добралась до книг в коробках, путешествующих за мной по европе лет десять, - давно читаю только с киндля или лептопа. что не жильцы известно давно, руки не доходили. распотрошила коробку, села на пол, фотографировать: пристроить по знакомым, оставшееся - в библиотеку. сначала шло легко: досужее чтиво конца 90х - биографии, Брик, мерзкий Кончаловский зачем-то, Радзинскийойбля, Раневская... это сразу под раздачу, не глядя. Бабское: Петрушевская, Улицкая, Рубина, Смирнова, Толстая, Литвинова даже.. Арбатовапростигосподи... ОК. Вторым слоем всякие Мураками, Фаулзы, Кафки, Маркесы, прочие немцы, - не дрогнет рука. Третий слой пошел: сухомятка Чехов, через "не хочу" когда-то, краснокожий Маяковский два тома, пятнадцать лет возила за собой, Булгаков, Набоков, совсем не жалко, Гоголь, вот здесь почти рыдаю и делаю то, что ни в коем случае, - влезаю к Довлатову под крыло. и погиб козак, пропал для всего козацкого рыцарства, и на час. чувство потом острое такое - нельзя, нельзя вон! - и совсем уж глупо-наивное вслед - ну, а вдруг дети... - и все книжки дружно реабилитированы обратно в коробку. и Арбатовапростигосподи. о чём ей там только говорить с Гоголем, о чём.

когда от горячего чайного пара запотевает склера глаза, я вспоминаю, что у меня есть своего рода хитин, - оболочка, удерживающая самоё меня, бесплотное варево из чувств и мыслей, от полного растворения в окружающей среде.
то, что оболочка у меня есть, я вновь осознаю, когда надеваю высокие каблуки и выхожу на улицу под лезвия чужих взглядов, невольно ощущая себя каплей, сверкнувшей вдруг на солнце радугой одежды посреди заунывной дождевой мороси других оболочек.

Уснули зимой, проснулись весной.
На душе - лето. Бабье.

до сегодняшнего я томно жмурилась с кожаной возлежанки на четыре свои серые в уютных трещинках, и должен был пройти ровно год, чтобы мне снова захотелось укладывать инков и муху в макинтош.



начался уютный холод, уже жгу пыль на батареях, несмотря на завтрашние +22, бесплодно листаю и икею про книжные полки. ну и вообще, пора уже начаться аналогоформатным - дешёвым, но хитровыебнутым и претенциозным - думам про интерьеры жизни.
осень.
грибы снова определяют и эстетику и сознание.




________
надежный рецепт вечернего:
заварить некрепкий зеленый чай,
добавить 3-5 стебельков свежей мяты
2 ч.л. мёда

из горячих эмоций льют холодные пули, переплавляя боль в меткость;
из сердечных заноз делают стрелы, наконечники смачивают в сердечных стонах, перебродивших в кураре;
из слез обиды делают занавес, чтобы размыть картину страдания врагов и избегнуть жалости;
в уши втыкают плейер с ухающими и улюлюкающими звуками воинских инициаций и дикарских победных плясок у костров, -
так идут на войну, так разрушается карма, но так и завершается гештальт, так приобретаются свобода и целостность в материальном мире.

в царстве духа же по-прежнему невозмутимо пьют чай и задумчиво покачивают головой на звуки доносящейся извне смуты; размеренно тикают ходики; на коленях пригрелся и сонно причмокивает, посасывая кончик хвоста, старенький уроборос.

крашу ногти в крадущийся бордовый, и вроде как становится теплее, я рождена быть заратустрой Саломе, у которой весь мир был населен братьями, но с каждым днем мои братья один за другим украдкой прижимаются всё плотнее плечом и обнажают свои телесные шпаги, мне не на чем с ними сразиться, кроме грудного русалочьего смеха, и я была бы славным парнем, но никто из них не видит во мне бойфренда, то, что было бы честнее, то теперь пусть будет просто хуже, теперь я добавляю к своему имени последнее из "-я" и начинаю танец о братоубийственной войне

Когда мужика на себя примеряете, надо брать не так, чтобы сидел как влитой, а с запасом, чтобы стопа для широкого шага не деформировалась и в сиськах потом не жало. Надо также учитывать свойство вашей фигуры и мозга изменяться, - так мужик с вами носиться дольше будет.
Но чтобы и не разнашивался уж совсем вдрызг-то.
На качество внимание обращайте: китайская дешевка быстро слиняет.
Нужно, чтобы не растягивался и катышками не пошёл.
Помните, что мужики светлых цветов быстро пачкаются и вытираются, а слишком темные хороши для холодного времени года, но слишком долгое сношение может спровоцировать депрессивное настроение.
Мужики хороших, известных марок тоже не везде пойдут: при выборе прикиньте свой гардероб и с кем вы их комбинировать будете.
Удачных вам походок.

После месяца рождественского запоя, раскочегариваемого магазинными витринами с октября месяца и постепенно набиравшего ход сигнальными огнями адвентовских свечей, исходящего приправленным специями паром пуншевых палаток и сверкающим обилием милых австрийскому сердцу ярких изделий разной степени ненужности, имперский город ухнул в состояние тяжелого постпраздничного похмелья, вполне ожидаемого, но каждый раз резкого как дефолт.
В пустынном гулком городе, освещенном фонарями образца девятнадцатого столетия, по булыжнику мостовых движутся огромные тени, волочащие за собой маленьких случайных прохожих, втянувших шеи в воротник демисезонного пальто. Сквозь решетки елочных гетто к одиноким спешащим мимо людям молча протянуты хвойные руки тех немногих, кто не лежит спеленутым сеткой в Апофеозe Рождества.
Церковные башни гулким рельсовым набатом в который раз сообщают затаившимся в домах с плотными шторами горожанам о вечерней здравице родившемуся Вечноповешенному.
Растет число единичных жалких, изможденных самоубийств, приуроченных к светлому католическому празднику Рождества Христова.

Мне все-таки удалось понять, для чего мне нужен мне мой ежедневник. Сюда я прихожу смотреть на свои картинки. Я их нежно люблю и рассматриваю то в исходнике, то залезаю сюда по десять раз кряду, даже отключаю телефон, ставлю на "вкл" и тот гудит сначала с подсветкой, но постепенно теряет надежду и медленно угасает табло, пока я вглядываюсь в глаза своим женщинам. Женщины живые, я разрешаю им разгуливать вне моего тела и вне моего мозга, потому как мы взаимозаменяемы сейчас: своим постоянным они презентуют моё изменчивое и пульсирующее беззащитно-слизистым внутро, я тоже каким-то образом представляю их у себя. Им это нужнее, они давно стали визуалами из-за своего успеха, пусть против своей воли, все становятся визуалами, чуть прославься: терзают поисковики на предмет сплетен, слухов о себе, - так вот находятся в постоянном поиске себя. Их порадует расфасовка, хотя, мои, может быть, лишний раз и содрогнутся, все-таки, не кристины агилеры, но, скорее всего, им будет забавно, хотя, они здесь ничего и не поймут, почему их лица вдруг оказались под этими пустыми для всех текстами. Я же давно была этими женщинами, еще когда гуляла по воскресеньям на железной дороге недалеко от дома, растирая в руках опушенные листья двудомной крапивы и втягивая в себя запах креозота. Мама запрещала, предупреждала о нехороших дядях, а мне было просто необходимо положить пять копеек на натянутый нерв рельсы и ждать просвиста двадцатиминутной электрички. А сейчас я снова кладу на ваш рельс эти мои лица, сажусь рядом сама, красиво укладываю на стальной полоске кисти рук. Я - визуал.

Ты идешь впереди размеренным шагом, не оглядываешься.

Твоя спина всегда была у меня перед глазами, сколько себя помню. Ты даже родилась первой, хотя первенцем фактически должна являться я, у меня негласный приоритет, как и у всех желанных, ожидаемых, которым покупают распашонки, пока они еще свободно бултыхаются в амниотической жидкости. Но ты рассказывала стихи, стоя на табуретке, читала, писала, ты была предметом гордости, тебе было некогда и неинтересно играть со мной, да никто, в сущности, и не поощрял нашу совместную игру, хотя разница между нами - считанные секунды... Но ты родилась - первой. И я покорно последовала за тобой до первого своего самоосознания, еще прописью, без заглавных букв, те были позже, до этого же вообще сплошь мелкошрифтица...

Тогда, в наши первые пятнадцать, я уже не могла не устроить истерики тебе вдогонку: была весна, и первые прикосновения к лопающимся, истекающим этой самой весной бутонам, и первые посторонние взгляды, незнамо как угадывавшие ту тайну и выпускавшие хоботки в ответ, и вместе с ними твой взгляд из полиэтилена, под которым судорожно искал воздуха мой рот...

Тогда я впервые упилась вдрызг, я вставала на голову, стучала кулаками тебе в спину, разворачивала тебя лицом к себе и пыталась выцарапать тебе глаза своим взглядом в упор, чтобы ты меня заметила, чтобы осознала, что я есть, что я - сестра тебе, ты.. Ты смотрела на мои выкрутасы спокойно и сдержанно, как всегда, не насмехалась, нет, молчала немного удивленно, как удивленно и громко молчит мать, наблюдая своё трехлетнее чадо, не получившее сиюминутного и битых полчаса выгибающееся оттого на асфальте. Не кричала, не читала морали, но твой голос, произнесший ту фразу в одну из бессонных, лихорадочных для нас новых ночей, помню со сих пор. "Идем," - ты сказала и повернулась ко мне - спиной...

...Сейчас нам поровну. Ты - старше. Я бреду за тобой молча, неспеша, чуть поодаль и больше не думаю о том, о чем мечтала ранее: вдруг оглянешься, улыбнешься, замедлишь шаг, возьмешь меня под локоть... Сейчас мы обе понимаем, что это вопрос времени и случая; но да и я попривыкла, наклеивая тебе на спину бумажные рожицы с двоеточием и сменными полосками губ и бровей. А впереди лежит константа нашего горизонта, до которого осталось шагнуть еще двадцать одну тысячу пятьсот тридцать пять раз.

Все так же ровен и тверд шаг твой, всё так же узка наша тропа, где я не толкну тебя в спину, ибо в позе надменной этой высшее твоё доверие ко мне есть, и все так же едина суть наша, как и общо имя наше, сестра моя Я

Комменты отказываются ходить регулярно в ящик..

***

Комменты решили, что они - сами по себе, и взблуднули толпой.


Они захотели стать будущими и долгожданными.
..В один прекрасный день они, старые, потерянные, жалкие и неактуальные, тихонько взойдут в мейл, робко усядутся по своим числам рождений где-нибудь далеко внизу длинного списка писем с разными важными и междометийно-вводными заглавиями, и только строгая цифра-секретарь, прилежно и пунктуально сообщающая о наличии сообщений в почтовом ящике, равнодушно напомнит об их непростой судьбе проковырявших дырку в безупречном полотне времени перед тем, как те, так никогда и не раскрытые, исчезнут в тартарарах Делита..

..В один прекрасный день, когда о них совсем забудут и уже потеряют веру в Контакт и собственную виртуальную значимость, веселой гурьбой они вломятся в почту и осветят жизнь получателя еще одной яркой иллюзией присутствия и услышанности. По великому Закону Равновесия, это произойдет именно в Нужный Момент..


***

New! Уникальный фильтр!
В мою почту приходят комменты френдов исключительно искренне заинтересованных в моем Аlltag. Всякие отписки, смайлы, неактуальности и дежурно-вежливые фразы отсекаются сразу.
Теперь мне все про всех ясно!
Бу!))